Неточные совпадения
Он ушел от Прейса, скрыв свое настроение под личиной глубокой задумчивости человека, который только что ознакомился с мудростью,
неведомой ему до этого дня во всей ее широте и
глубине. Прейс очень дружески предложил...
Горами поднимаются заморские фрукты; как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый; необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы; перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства — жители
неведомых океанских
глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте.
Привожу слова пушкинского Пимена, но я его несравненно богаче: на пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого, где уже умирающего, где окончательно исчезнувшего, я вижу растущую не по дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в
неведомую доселе стратосферу и в подземные
глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал.
Нужно только, чтобы в центре стал ясный образ, а уже за ним в туманные
глубины воображения, в бесконечную даль непознанного,
неведомого в природе и жизни, потянутся свои живые отголоски и будут уходить, дрожа, вспыхивая, плача, угасая.
Но тогда я отчетливо видел все эти звезды, различал их переменные цвета и, главное, ощутил взволнованной детской душой
глубину этой бездны и бесконечное число ее живых огней, уходящих в
неведомую, таинственную синюю даль…
И столько в этом было жизни,
глубины, наконец столько
неведомого и тайно — манящего, что для других вопросов не оставалось места.
Какая-то
неведомая сила работала в
глубине детской души, выдвигая из этой
глубины неожиданные проявления самостоятельного душевного роста, и Максиму приходилось останавливаться с чувством благоговения перед таинственными процессами жизни, которые вмешивались таким образом в его педагогическую работу.
Она часто замечала во всех людях из города что-то детское и снисходительно усмехалась, но ее трогала и радостно удивляла их вера,
глубину которой она чувствовала все яснее, ее ласкали и грели их мечты о торжестве справедливости, — слушая их, она невольно вздыхала в
неведомой печали. Но особенно трогала ее их простота и красивая, щедрая небрежность к самим себе.
Образ за образом, впечатление за впечатлением ложились на душу яркими пятнами; я узнал и увидал много такого, чего не видали дети значительно старше меня, а между тем то
неведомое, что подымалось из
глубины детской души, по-прежнему звучало в ней несмолкающим таинственным, подмывающим, вызывающим рокотом.
Мне все казалось, что где-то там, в этом большом и
неведомом свете, за старою оградой сада, я найду что-то; казалось, что я что-то должен сделать и могу что-то сделать, но я только не знал, что именно; а между тем навстречу этому
неведомому и таинственному во мне из
глубины моего сердца что-то подымалось, дразня и вызывая.
Чтобы ввести читателя в уразумение этой драмы, мы оставим пока в стороне все тропы и дороги, по которым Ахилла, как американский следопыт, будет выслеживать своего врага, учителя Варнавку, и погрузимся в
глубины внутреннего мира самого драматического лица нашей повести — уйдем в мир
неведомый и незримый для всех, кто посмотрит на это лицо и близко и издали.
В одну из таких минут, когда
неведомые до тех пор мысли и чувства всплывали из
глубины его темной души, как искорки из
глубины темного моря, он разыскал на палубе Дыму и спросил...
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые уходят в
неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые
глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
— «Мы, нижеподписавшиеся, люди никому
неведомые и уже пришедшие в возраст, ныне рабски припадаем к стопам вашим с таковою горестною жалобой, изливаемой нами из
глубин наших сердец, разбитых жизнью, но не потерявших святой веры в милосердие и мудрость вашего величества…» Хорошо?
Давно уже смолк этот могучий, ровный, вещий гул, размененный на понятную человеческую речь, и с удивлением, покорностью и страхом слушал Саша забытый голос, звавший его в темную
глубину неведомых, но когда-то испытанных снов.
Что-то из нее улетучивалось, что-то утопало, стиралось в сознании, и взамен из
глубины поднималось нечто другое,
неведомое, неопределенное, смутное…
Единая мысль разбилась на тысячу мыслей, и каждая из них была сильна, и все они были враждебны. Они кружились в диком танце, а музыкою им был чудовищный голос, гулкий, как труба, и несся он откуда-то из
неведомой мне
глубины. Это была бежавшая мысль, самая страшная из змей, ибо она пряталась во мраке. Из головы, где я крепко держал ее, она ушла в тайники тела, в черную и неизведанную его
глубину. И оттуда она кричала, как посторонний, как бежавший раб, наглый и дерзкий в сознании своей безопасности.
Личность есть каждому присущая и
неведомая тайна, неисследимая бездна, неизмеримая
глубина.
Однако что значит в этом смертно-серьезном деле голое понимание? Требуется что-то другое, гораздо более прочное и глубокое. «Позади твоих мыслей и чувств, брат мой, стоит могучий повелитель,
неведомый мудрец, — он называется Сам. Так говорил Заратустра». Этот «Сам» живет не пониманием, не мыслями, а тем, что непосредственно исходит из глубочайших
глубин человеческой души.
И жадно, настороженно вглядывается Ницше в темную
глубину своей души и старается разглядеть того таинственного «Самого», который, как игрушками, капризно играет его мыслями и исканиями, и в ничто обращает трудную и мучительную работу ума. Вот он, этот «Сам», великий разум тела,
неведомый, слепой повелитель, обративший наше «я» в своего раба.
Я чувствую трепет, я вижу сквозь темноту, — в
глубине моей души лежит
неведомый мне хозяин. Он все время там лежал, но только теперь я в смятении начинаю чуять его. Что он там в моей душе делает, я не знаю… И не хочу я его! Я раньше посмотрю, принимаю ли я ту истину, которую он в меня вложил. Но на что же мне опереться против него?
Это раздвоение и поляризация человеческой природы, это трагическое движение, идущее в самую духовную
глубину, в самые последние пласты, не связано ли у Достоевского с тем, что он призван был в конце новой истории, у порога какой-то новой мировой эпохи раскрыть в человеке борьбу начал Богочеловеческих и человекобожеских, Христовых и антихристовых,
неведомую прежним эпохам, в которых зло являлось в более элементарной и простой форме?
О! как много чистых, прекрасных жемчужин сокрыто
В темных,
неведомых нам
глубинах океана!
Интеллигент, уверовавший в народ, не знал души народной, он не постигал ее в себе самом, в родной ему
глубине, он поклонялся народу как
неведомому и чуждому, манящему своей далекостью.